|
Провоцирующий своей необычностью стиль игры Александра Браже вынуждает лихорадочно задавать вопросы — «почему так сыграно?», «а как такое возможно?» — и тут же, забывая о несущественности ответа, блаженно поддаться этой постоянной интриге со временем, со стилями, с исполнительскими канонами. Скажу сразу: услышав такую трактовку всем известной музыки, получаешь как бы некий род просветления и вспоминаешь, где уже слышал подобное — у Плетнева, у Аргерих, у Горовица, у старых мастеров ХХ века? Потому что такую мгновенную, свежайшую реакцию на играемую пьесу как с о б ы т и е не встретишь на нынешнем пианистическом Олимпе — от Поллини и Баренбойма до Кисина и Шиффа. Своевольные «неправильности» исполнения постоянно приковывают внимание, всякий раз обманывая ожидание привыкшего к затертым трактовкам слушателя, вовлекая его в интереснейшие приключения с мерцающим маячком-мигалкой — «а что же дальше?». Вслушиваясь в этот лабиринт заворотистых орнаментов, ощущаешь, однако, что все это подчинено прекрасно соблюденной форме целого, и «большое» время пролетает незаметно над гнездом хитро свитых событий и арабесок. Как описать стиль и стратегию игры этого лирика, эксцентрика, нарцисса, аналитика, живущего в зоне риска и в диалоге с давно известными текстами и их интерпретациями; исполнение, в котором то и дело прорывается боль одиночки, оторвавшегося от своих собратьев-пианистов и рассказывающего свою уникальную историю в надежде найти понимание у таких же инфицированных бесстрашием и интуицией музыкантов? Попробуем...
— сначала — точный, экономный, очень аристократический пианизм, без шелухи пустой виртуозности и смакования звуковых красивостей;
— обостренное внимание к деталям;
— расщепление любой фактуры, аккордики, аккомпанемента на составляющие автономные линии и точки, расслаивание их в самой запутанной полифонии, с целью обогащения и индивидуализации внутренней жизни голосов;
— прихотливое течение времени — то бешено задыхающееся, то как бы подвисающее на оттяжках и ферматах, никогда не ровно-метричное;
— музыкальная ткань, как пестрый, живой, постоянно меняющий свои составы и краски орнамент, то и дело вспыхивающий неожиданной импровизацией-фантазией пианиста-соавтора;
— игра с текстом в «кошки-мышки» — кто кого? Особый акцент делается на интерпретацию не только авторского текста, но и на индивидуальное обыгрывание-преодоление его типовых исполнительских прочтений.
В чем же заключена, помимо всех игр и экстравагантностей, серьезность и глубина искусства А.Браже? Послушайте еще раз, и станет ясно: не отрываясь ни на секунду, соприсутствуешь музыке и ее живому исполненному осуществлению.
Алексей Любимов
|
