01.10.1929 — 19.01.2015
 

     Вера Васильевна Горностаева родилась 1 октября 1929 года в Москве. Пришла к исполнительской деятельности, по ее собственному выражению, «через педагогику» — путь не совсем обычный. Чаще происходит наоборот: добиваются известности на концертной эстраде и в качестве следующего шага начинают преподавать. Примеры тому — биографии Оборина, Гилельса, Флиера, Зака и других известных музыкантов. В противоположном направлении идут значительно реже, случай с Горностаевой — одно из тех исключений, коими подтверждаются правила. Ее мать была учительницей музыки, всецело посвятившей себя работе с детьми; «педагог-педиатр», со свойственной ей юмористической интонацией говорит о профессии матери Горностаева. «Первые уроки фортепианной игры я получила дома, — рассказывает пианистка, — потом занималась в московской Центральной музыкальной школе у блестящего преподавателя и обаятельнейшего человека Екатерины Клавдиевны Николаевой. В консерватории моим учителем был Генрих Густавович Нейгауз». В 1950 году Горностаева выступила на международном конкурсе музыкантов-исполнителей в Праге и завоевала звание лауреата. Но пришла после этого не на подмостки концертной сцены, как естественным было бы ожидать, а в Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных. Спустя несколько лет, с 1959 года, она стала работать в Московской консерватории.
     «Обычно считают, что педагогика создает серьезные помехи для концертно-исполнительской деятельности, — говорит Горностаева. — Конечно, занятия в классе сопряжены с большими потерями времени. Но — не будем забывать! — и с очень большой пользой для того, кто преподает. Особенно когда посчастливится работать с сильным, талантливым учеником. Надо ведь быть на высоте своего положения, не так ли? — а это значит, надо непрестанно мыслить, искать, вникать, анализировать. И не просто искать — доискиваться; в конце концов, не поиск сам по себе важен в нашей профессии, важны находки. Убеждена, что именно педагогика, в которую я волею обстоятельств погрузилась на многие годы, сформировала во мне музыканта, сделала тем, кто я есть... Пришло время, когда я поняла, что не могу не играть: очень трудно молчать, если есть что сказать. Примерно с начала семидесятых годов я стала регулярно выступать. Дальше — больше; теперь много разъезжаю, гастролирую в различных городах, записываюсь на пластинки».
     Каждый концертант примечателен на свой лад. Горностаева вызывает интерес, прежде всего, как личность — самобытная, харáктерная, с живым и интересным творческим лицом. Не пианизм ее сам по себе привлекает внимание и не внешние аксессуары исполнительства. Возможно, некоторые из сегодняшних (или вчерашних) учеников Горностаевой смогут произвести на сцене более выигрышное впечатление, чем их педагог. В этом вся суть — они, с их уверенной, крепкой, молодцеватой виртуозностью, произведут впечатление более выигрышное; она — более глубокое и значительное. Как-то, выступая в печати, Горностаева сказала: «Профессионализм в искусстве — средство, благодаря которому человек раскрывает свой внутренний мир. И содержание этого внутреннего мира мы всегда ощущаем и в сборнике стихов, и в пьесе драматурга, и в сольном концерте пианиста. Слышны уровень культуры, вкус, эмоциональность, интеллект, характер» (Имени Чайковского: Сборник статей и документов о Третьем международном конкурсе музыкантов-исполнителей имени П.И.Чайковского, 1970). Здесь все верно, каждое слово. Слышны в концерте не только рулады или фиоритуры, фразировка или педализация — так полагает лишь малоискушенная часть публики. Слышно и другое. У Горностаевой-пианистки, например, нетрудно «расслышать» ее ум. Он везде, на всем его отблеск. Ему, бесспорно, обязана она лучшим в своем исполнительстве. Тем, прежде всего, что великолепно чувствует законы музыкальной выразительности: досконально знает рояль, знает, чего можно добиться на нем и как это сделать. А как умело использует она свои пианистические данные! Мало ли у нее коллег, лишь частично, в той или иной мере реализующих то, что отпущено им природой? Горностаева полностью раскрывает свои исполнительские возможности — примета и сильных характеров, и (главное!) умов незаурядных. Особенно ощущается эта незаурядность мышления, его высокий профессиональный класс в лучших номерах репертуара пианистки — мазурках и вальсах, балладах и сонатах Шопена, рапсодиях и интермеццо Брамса, «Сарказмах» и цикле «Ромео и Джульетта» Прокофьева, Прелюдиях Шостаковича.
     Есть концертанты, захватывающие публику силой своего чувства, обжигающие страстной увлеченностью, аффектацией исполнительской речи. У Горностаевой по-иному. В ее сценических переживаниях основное не количественный фактор (как сильно, ярко...), а качественный — тот, что находит отражение в эпитетах «утонченно», «изысканно», «аристократично» и т.д. Вспоминаются, например, ее бетховенские программы — «Патетическая», «Аппассионата», «Лунная», Седьмая или Тридцать вторая сонаты. Ни мощной динамики в исполнении артисткой этой музыки, ни энергичного, силового напора, ни вихревых страстей. Зато тонкие, рафинированные оттенки эмоций, высокая культура переживания — особенно в медленных частях, в эпизодах лирико-созерцательного характера. Правда, нехватка «количественного» в игре Горностаевой порой все же дает о себе знать. Ей нелегко на вершинах кульминаций, в музыке, требующей плотного, насыщенного фортиссимо; чисто физические возможности артистки ограничены, и в какие-то моменты — это заметно! — ей приходится перенапрягать свой пианистический голос. В той же «Патетической» Бетховена ей обычно более всего удается вторая часть, спокойное Adagio. В «Картинках с выставки» Мусоргского у Горностаевой очень хорош меланхолический «Старый замок» и несколько меньше впечатляют «Богатырские ворота».
     И все же, если иметь в виду главное в искусстве пианистки, речь надо вести о другом. М.Горький, беседуя с Б.Асафьевым, заметил однажды: настоящие музыканты тем-то и отличаются, что умеют слышать не одну лишь музыку. (Вспомним Бруно Вальтера: «Тóлько музыкант — всего-навсего полумузыкант».) Горностаевой, говоря горьковскими словами, дано слышать в искусстве музыки не одну лишь музыку; этим она и завоевала право на концертную эстраду. Она слышит «дальше», «шире», «глубже», как это свойственно обычно людям с разносторонним духовным кругозором, богатыми интеллектуальными запросами, развитой образно-ассоциативной сферой — короче, тем, кто сквозь призму музыки умеет воспринимать мир. При таком характере, как у Горностаевой, при ее активной реакции на все окружающее вряд ли возможным было бы вести односторонний и замкнутый образ жизни. Есть люди, которым от природы «противопоказано» заниматься чем-то одним; им надо чередовать творческие увлечения, менять формы деятельности; контрасты такого рода нимало не смущают их, скорее, радуют. Всю свою жизнь Горностаева занималась различными видами труда. Она хорошо, вполне профессионально пишет. Для большинства ее коллег это занятие не из простых; Горностаева с давних пор испытывала к нему влечение и склонность. Человек литературно одаренный, превосходно чувствующий тонкости языка, она умеет облекать свои мысли в живую, изящную, нестандартную форму. Она неоднократно печаталась в центральной прессе, многие ее статьи получили широкую известность — «Святослав Рихтер», «Размышления у концертного зала», «Человек окончил консерваторию», «Станешь ли ты артистом?» и другие. В своих публичных высказываниях, статьях и беседах Горностаева касается самой различной проблематики. И все же есть темы, волнующие ее более всех остальных. Это, прежде всего, сценические судьбы творческой молодежи. Что мешает ярким, одаренным ученикам, которых так много в наших учебных заведениях, что, иной раз, не дает им вырасти в больших мастеров? В какой-то мере — тернии концертного обихода, некоторые теневые моменты в организации филармонической жизни. Горностаева, которая много поездила и понаблюдала, знает о них и со всей прямотой (она умеет быть прямой, если нужно, и резкой) высказалась на этот счет в статье «Любит ли музыку директор филармонии?». Она, далее, против слишком ранних и быстрых успехов на концертной сцене — в них немало потенциальных опасностей, скрытых угроз. Когда Этери Анджапаридзе, одна из ее учениц, получила в семнадцать лет IV премию на конкурсе Чайковского, Горностаева не посчитала лишним во всеуслышание заявить (в интересах самой же Анджапаридзе), что это «непомерно высокая» для ее возраста награда. «Успех, — написала она однажды, — тоже должен приходить в свое время. Это ведь очень сильно действующее средство...» (Горностаева В. Станешь ли ты артистом?).
     Но опаснее всего, вновь и вновь повторяет Вера Васильевна, когда перестают интересоваться чем-либо, кроме ремесла, преследуя лишь близлежащие, подчас утилитарные цели. Тогда, по ее словам, молодые музыканты, «даже имея безусловный исполнительский талант, никак не перерастают в яркую артистическую личность, так и оставаясь до конца своих дней ограниченными профессионалами, уже утратившими с годами свежесть и непосредственность юности, но не получившими взамен нее столь необходимого артисту умения самостоятельно мыслить, так сказать, духовного опыта».
     На страницах газеты «Советская культура» появились сделанные ею литературно-критические зарисовки Михаила Плетнева и Юрия Башмета — музыкантов, к которым Горностаева относится с большим уважением. К 100-летию со дня рождения Г.Г.Нейгауза вышло в свет ее эссе «Мастер Генрих», имевшее широкий резонанс в музыкальных кругах. Еще больший резонанс — и еще бóльшие споры — вызвала статья «Кому принадлежит искусство», в которой Горностаева касается некоторых трагических сторон нашего музыкального прошлого («Советская культура», 12 мая 1988 года).
     С Горностаевой знакомы, впрочем, не только читатели; знают ее и радиослушатели, и телезрители. Прежде всего, благодаря циклам музыкально-образовательных передач, в которых она берет на себя непростую миссию рассказать о выдающихся композиторах прошлого (Шопене, Шумане, Рахманинове, Мусоргском) — либо о произведениях, написанных ими; одновременно она иллюстрирует свою речь на рояле. Большой интерес вызвали в свое время телепередачи Горностаевой «Представляем молодых», давшие ей возможность познакомить широкую публику с некоторыми дебютантами сегодняшней концертной сцены. В сезоне 1987/88 года основным для нее стал телесериал «Открытый рояль».
     Наконец, Горностаева — непременный участник различных семинаров и конференций по вопросам музыкального исполнительства и педагогики. Она выступает с докладами, сообщениями, открытыми уроками. Если представляется возможность — показывает студентов своего класса. Ну и, конечно, отвечает на многочисленные вопросы, консультирует, дает советы. «Мне приходилось бывать на подобных семинарах и симпозиумах (их именуют по-разному) в Веймаре, Осло, Загребе, Дубровниках, Братиславе и других европейских городах. Но, откровенно говоря, больше всего по душе мне такие встречи с коллегами в нашей стране — в Свердловске, Тбилиси, Казани... И не только потому, что здесь к ним проявляется особенно большой интерес, о чем свидетельствуют и переполненные залы, и сама атмосфера, которая царит на подобных мероприятиях. Дело в том, что у нас, в наших консерваториях, сам уровень обсуждения профессиональных проблем, по-моему, выше, чем где бы то ни было. И это не может не радовать. Я чувствую, что приношу тут больше пользы, чем в любой другой стране. Да и языкового барьера не возникает».
     Делясь опытом собственной педагогической работы, Горностаева не устает подчеркивать, что главное — не навязывать ученику интерпретаторских решений извне, в директивном порядке. И не требовать, чтобы он играл разучиваемое произведение так, как играл бы его педагог. «Самое важное — это выстроить исполнительскую концепцию применительно к индивидуальности ученика, то есть в соответствии с его природными особенностями, склонностями, возможностями. Для настоящего педагога, собственно, иного пути и не существует».
     За те долгие годы, что посвятила педагогике Горностаева, через ее руки прошли десятки учеников. Не всем из них доводилось побеждать на исполнительских конкурсах, как А.Слободянику или Э.Анджапаридзе, Д.Иоффе или П.Егорову, М.Ермолаеву или А.Палею. Но все без исключения, общаясь с ней во время занятий в классе, соприкоснулись с миром высокой духовной и профессиональной культуры. А это самое ценное, что может получить в искусстве ученик от учителя.
     Из концертных программ, сыгранных Горностаевой, некоторые привлекли особое внимание. Например, три сонаты Шопена (сезон 1985/86 года). Или — фортепианные миниатюры Шуберта (сезон 1987/88 года), в числе которых были редко исполняемые Музыкальные моменты, соч.94. С интересом встретила публика клавирабенд, посвященный Моцарту — Фантазия и Соната до минор, а также Соната ре мажор для двух фортепиано, сыгранная Верой Васильевной вместе с ее дочерью К.Кнорре (сезон 1987/88 года).
     Ряд сочинений Горностаева восстановила в своем репертуаре после долгого перерыва — в чем-то переосмыслила их, заиграла по-иному. Можно сослаться в этой связи хотя бы на Прелюдии Шостаковича. Все более притягивает ее к себе П.И.Чайковский. Его «Детский альбом» она не раз играла во второй половине восьмидесятых годов — как в телепередачах, так и на концертах. «Любовь к этому композитору, наверное, у меня в крови. Сегодня я чувствую, что не могу не играть его музыку — как, бывает, человек не может не сказать чего-то, если есть — что... Некоторые пьесы Чайковского трогают меня чуть ли не до слез — тот же «Сентиментальный вальс», в который я влюблена с детских лет. Только с великой музыкой так бывает: знаешь ее всю жизнь — и всю жизнь восторгаешься ею...»
     Вспоминая выступления Горностаевой, нельзя не назвать и еще одного, быть может, особенно важного и ответственного. Оно состоялось в Малом зале Московской консерватории в апреле 1988 года в рамках фестиваля, посвященного 100-летию со дня рождения Г.Г.Нейгауза. Горностаева в этот вечер играла Шопена. И играла удивительно хорошо. «Чем дольше я концертирую, тем больше убеждаюсь в важности двух вещей, — говорит Горностаева. — Во-первых, по какому принципу составляет артист свои программы, и есть ли у него вообще принципы такого рода. Во-вторых, учитывает ли он специфику своего исполнительского амплуа. Знает ли, в чем силен, а в чем — нет, где его область в фортепианном репертуаре, а где — не его. Что касается составления программ, то для меня сегодня самое важное — это найти в них определенный смысловой стержень. Здесь имеет значение не только отбор тех или иных авторов или конкретных сочинений. Важно само сочетание их, та последовательность, в которой они исполняются на концерте; иными словами — последовательность чередований музыкальных образов, душевных состояний, психологических нюансов... Даже общий тональный план произведений, звучащих друг за другом в течение вечера, и тот имеет значение. Теперь о том, что я обозначила термином «исполнительское амплуа». Термин, разумеется, условный, приблизительный, и все же... У каждого концертирующего музыканта должен быть, по-моему, некий спасительный инстинкт, который подсказывал бы — что ему объективно ближе, а что нет. В чем он сможет наилучшим образом проявить себя, а чего ему лучше бы сторониться. У любого из нас есть от природы определенный «диапазон исполнительского голоса», и не считаться с этим по меньшей мере неразумно. Конечно, сыграть всегда хочется очень многое — и то, и другое, и третье... Желание совершенно естественное для каждого настоящего музыканта. Что ж, учить можно все. Только вот выносить на эстраду надо далеко не все. Я, например, играю дома самые различные сочинения — и те, что мне хочется поиграть самой, и те, что приносят на уроки мои студенты. Однако в программы своих публичных выступлений я ставлю лишь какую-то часть выученного мною».
     Концерты Горностаевой начинаются обычно с ее словесного комментария к исполняемым произведениям. Практикуется Верой Васильевной это давно. Но в последние годы слово, обращенное к слушателям, приобрело для нее, пожалуй, особое значение. Кстати, сама она считает, что на нее повлиял тут в чем-то Геннадий Николаевич Рождественский; его пример лишний раз утвердил ее в сознании важности и нужности этого дела. Впрочем, беседы Горностаевой с публикой имеют мало общего с тем, что делается в этом плане другими. Для нее важна не сама по себе информация об исполняемых произведениях, не фактология, не историко-музыковедческая справка. Главное — это создать определенное настроение в зале, ввести слушателей в образно-поэтическую атмосферу музыки — «расположить» к ее восприятию, как говорит Вера Васильевна. Отсюда ее особая манера обращения к аудитории — доверительная, непринужденно-естественная, лишенная и тени менторства, лекторского пафоса. В зале могут находиться сотни людей; у каждого из них будет ощущение, что Горностаева обращается именно к нему, а не к некоему абстрактному «третьему лицу». Она часто читает стихи, беседуя с публикой. И не потому лишь, что сама любит их, а по той простой причине, что они помогают ей ближе всего подвести слушателей к музыке. Разумеется, Горностаева никогда, ни при каких обстоятельствах, не читает по бумажке. Ее словесные комментарии к исполняемым программам — всегда импровизация. Но импровизация человека, который совершенно ясно и четко знает, чтó хочет сказать. Есть особая трудность в том жанре публичного выступления, который избрала для себя Горностаева. Трудность переходов от словесного обращения к аудитории — к игре и обратно. «Раньше это было для меня серьезной проблемой, — рассказывает Вера Васильевна. — Потом немного привыкла. Но все равно, тот, кто думает, что говорить и играть, чередуя одно с другим, это легко — очень заблуждается».
     Возникает естественный вопрос: каким образом Горностаева все успевает? И, главное, как все у нее получается? Она деятельный, организованный, динамичный человек — это первое. Второе, не менее существенное — она отличный специалист, музыкант богатой эрудиции, многое повидавший, познавший, перечитавший, передумавший. И, наконец, самое важное — она талантлива. Не в чем-то одном, локальном, ограниченном рамками «от» и «до»; талантлива вообще — широко, универсально, всесторонне. Не отдать ей должного в этом отношении просто нельзя.

www.belcanto.ru

     Умерла Вера Васильевна Горностаева — знаменитая советская и российская пианистка и профессор Московской консерватории, в стенах которой совсем недавно, 1 октября 2014 года, она блистательно отметила свое 85-летие. Когда хрупкая и грациозная Вера Васильевна, бережно ведомая под руку монументально выступающим высоким и импозантным ректором Консерватории Александром Соколовым, вышла на сцену и сказала, что Консерватория всегда была и остается для нее Храмом музыки, зал взорвался овацией. Рояль был для нее живым существом. «Трогаешь клавишу, и дальше начинается магия. Отчего этот звук, летящий в зал, способен выразить мою печаль и радость, мое состояние и настроение — в ударе я или нет, играю ли раскованно или зажато? Почему люди сидят далеко, во втором амфитеатре, и ВСЕ слышат? Что это такое? Какая наука сумеет объяснить такой феномен?»
     «Как я выглядела в этот момент?» — спросила она меня спустя несколько часов. «Как императрица Екатерина Великая вместе с князем Потемкиным-Таврическим на акварели Александра Бенуа». Вера Васильевна оценила шутку. Она любила историю и могла часами говорить о событиях прошлого, которое ее живо интересовало. «Вера Васильевна! Вы — живая история, уходящая натура. Кто еще может сегодня похвастаться, что учился у Генриха Нейгауза или дружил с Шостаковичем, Ростроповичем, Вишневской…» — «Прекрати свои комплименты. Лучше расскажи мне об Аракчееве. Это правда, что он был великолепным организатором? Правда, что он отказался от чина фельдмаршала?» Об этом мало кто знал, но Вера Васильевна постоянно читала книги по истории, вникая в малейшие нюансы, о которых ведали лишь профессионалы, и прошлое России было для нее частью ее настоящего. Она великолепно знала русскую классику и наизусть помнила оба тома «Анны Карениной»: во время продолжительных поездок в Японию Вера Васильевна каждый вечер обязательно мысленно прочитывала несколько страниц романа. Трудно поверить, что этой замечательной женщины уже нет с нами. Но осталась память о Вере Васильевне. Остались ее ученики.
     «Не хочу сказать, что педагог, чему бы он ни учил своего ученика — игре на фортепиано или столярному делу, — целиком и исключительно отвечает за все, что произойдет с ним во взрослой жизни. Есть семья, есть друзья, есть сотни привходящих обстоятельств. И все-таки мера этой ответственности велика. Состоится человек, которого тебе доверили учить и воспитывать, или нет? Сумеет ли оплатить всей жизнью этот вексель, выданный природой? Счастлив учитель, который на все эти вопросы может ответить — да!»
     Вера Васильевна Горностаева была счастливым учителем. Она была Учителем от Бога (из некролога).

     От издателя. Мое знакомство с Верой Васильевной было только телефонным. Как-то весной 2011 года в офисе раздался звонок, и мягкий интеллигентный голос представился Горностаевой Верой Васильевной. Мне была предложена запись для издания двойного диска с юбилейного концерта легендарной пианистки, который прошел в консерватории в октябре 2010 года. Предварительные договоренности были быстро достигнуты, и про себя я отметила с радостью, что не так часто удается обсудить достаточно быстро и легко все ключевые моменты с музыкантами такого высочайшего уровня. Ну а всю дальнейшую работу по подписанию договоров, подготовке фонограмм и материалов для издания взяла на себя ее дочь, пианистка Ксения Кнорре, тем более что в записи присутствовало и ее исполнение, и ее сына Лукаса Генюшаса, внука Веры Васильевны. В итоге издание этого диска послужило рождению новой издательской серии «Музыкальные династии». Диск вышел в конце 2011 года, все участники, включая Веру Васильевну, остались довольны. Его покупают, он нравится. Издательство продолжает получать лестные отзывы о качестве и раритетности данного диска. Только вот уже нет главного виновника торжества. И не будет. Будет только все то, что связано с ее Делом и Музыкой! Вечная память!

<< Назад